— Мэм? — обратился к ней полицейский в штатском, которого Герт представила как лейтенанта Хейла, и на миг его голос показался ей настолько похожим на голос Харли Биссингтона, что она едва не сорвалась на истерический крик.

— Спокойно, Рози, — пробормотал из-за плеча Билл. — Я здесь, и я тебя не оставлю.

— Мэм, что вы можете сообщить нам? — Слава Богу, голос его потерял сходство с голосом Биссингтона. Пожалуй, ей просто показалось.

Рози глянула в окно на асфальтированную дорожку, соединяющуюся с автострадой. Она посмотрела на восток — в ту сторону, откуда придет ночь, поднимающаяся с озера. До наступления темноты осталось всего несколько часов. Она прикусила губу и посмотрела на полицейского. Затем вложила свою руку в ладонь Билла и заговорила хриплым низким голосом, в котором даже сама с трудом узнала собственный.

— Его зовут Норман Дэниеле, — сообщила она лейтенанту Хейлу.

«Твой голос звучит, как голос женщины на картине, — подумала ока. — Ты говоришь, как Мареновая Роза».

— Он мой муж, он полицейский инспектор, и еще он сумасшедший.

VIII. VIVA EL TORO note 2

До этого его не оставляло ощущение, что отделившееся от телесной оболочки сознание парит где-то в трех футах над головой, но, когда сучка Герти помочилась на него, все разом переменилось. Теперь вместо того, чтобы чувствовать себя как наполненный гелием воздушный шар, его голова превратилась в плоский камешек, посланный с берега сильной рукой и прыгающий по поверхности озера. Сознание его больше не плавало, теперь оно скакало.

И все же он не мог до конца поверить в то, что сделала с ним жирная черномазая стерва. Да, он знал и понимал это, но понимание и вера отстоят подчас на целые миры Друг от Друга, и его состояние тому замечательный пример. Как будто произошла черная, мрачная трансмутация, превратившая его в некое новое существо, создание, беспомощно скользящее по поверхности восприятия и позволяющее лишь изредка, в странные, стихийно возникающие периоды, когда включалось сознание, мыслить связно.

Он помнил, как в последний раз поднялся на ноги за сатиром, с лицом, кровоточащим от множества порезов и царапин, с забившимся кровью и грязью носом, с болью во всем теле от столкновений с инвалидной коляской, с тяжестью в ребрах и внутренностях, оставшейся после того, как на нем прыгали триста фунтов чернозадой Грязной Герти… но с этими ощущениями еще можно жить, — с этими и многими другими. А вот влага из ее мочевого пузыря, ее запах, сознание того, что на нем не просто моча, а женская моча, заставляли его рассудок спотыкаться каждый раз, когда он думал об этом. Ему хотелось кричать, и постепенно мир — тот, с которым он

отчаянно желал сохранить разумный контакт, если, конечно, не хотел оказаться в конечном итоге за решеткой, возможно в смирительной рубашке и с изрядной дозой торазина в крови — постепенно этот мир растворялся в тумане.

Продвигаясь вдоль забора, он говорил себе: «Вернись, вернись к ней, ты должен вернуться и убить ее, прикончить ее, задушить за то, что она сделала с тобой, иначе никогда больше не сможешь спать спокойно, это единственный способ сохранить способность думать».

Но в глубине души Норман знал, что возвращение бессмысленно и опасно, возвращение ни к чему не приведет и только ухудшит и без того отвратительную ситуацию, в которой он оказался, и потому продолжал бежать.

Наверное, Грязная Герти решила, что его испугал шум приближающихся людей, но она ошибалась. Он обратился в бегство потому, что боль в ребрах не давала ему сделать вдох больше чем на половину объема легких, потому что боль рвала на части внутренности, а яички пульсировали глубокой спазматической болью, знакомой только мужчинам.

Впрочем, и не боль сама по себе заставила его отступить — а то, что она означала. Он побоялся, что, если снова бросится в атаку на Грязную Герти, ей удастся не просто свести поединок вничью, а победить. И потому он побежал, тяжелыми скачками продвигаясь вдоль деревянного забора со скоростью, на которую только способно его измученное тело, а насмешливый голос Грязной Герти преследовал его, как привидение: «Она просила передать тебе привет… от ее почек… через мои почки… маленький привет, Норми… получай…»

Затем произошел очередной скачок сознания, совсем небольшой, камешек его рассудка скользнул, отталкиваясь по поверхности реальности, подпрыгнул вверх, в закрытую для восприятия зону, а когда он снова обрел способность мыслить, видеть, слышать, чувствовать, прошло уже некоторое время — не очень продолжительное, секунд пятнадцать, а может, целых сорок пять.

Он бежал по центральной аллее к аттракционам, бежал бездумно, как корова, спасающаяся от стаи оводов, бежал, собственно, прочь от выхода из парка, вместо того чтобы стремиться к выходам, бежал к пирсу, бежал к озеру, где проще простого окружить его, прижать к воде и поймать.

Между тем в его голове завизжал голос отца, главного в мире любителя щупать детские мошонки (а также, если учесть один памятный выезд на охоту, главного в мире любителя позабавиться и более предосудительными, с точки зрения общества, способами). «Это была женщина! — вопил голос Рэя Дэниелса. — Ты позволил какой-то бабе взять верх над тобой, Норми! Ты позволил, чтобы тебя вздула какая-то стерва!»

Усилием воли он вытолкнул отцовский голос из сознания. Норман достаточно наслушался этих криков при жизни отца; будь он проклят, если станет слушать ту же трепотню теперь, когда старик давно сгнил в могиле. Он позаботится о Герти, позаботится о Рози, расправится с ними всеми, однако нужно поскорее убраться отсюда, чтобы сделать это… смыться прежде, чем все проклятые полицейские парка примутся разыскивать бритого наголо и воняющего мочой мужчину с окровавленной рожей. И без того слишком много людей провожают его ошеломленными взглядами. Неудивительно, от него несет, как из забившегося унитаза, и выглядит он так, словно поцапался с ягуаром.

Норман свернул в аллейку между залом видеоигр и аттракционом «Путешествие по южным морям», не зная еще, что собирается предпринять дальше, желая лишь скрыться от пялившихся на него посетителей парка, прогуливающихся по центральной аллее, и тут ему повезло.

Боковая дверь зала видеоигр распахнулась, и из нее показался человек — как предположил Норман, какой-то мальчишка. Он не мог сказать наверняка. Вышедший был маленького роста, как ребенок, и одежда его соответствовала возрасту тинэйджера — джинсы, кроссовки «Рибок», футболка «Майкл Макдермотт» («Я ЛЮБЛЮ ДЕВУШКУ ПО ИМЕНИ ДОЖДЬ» — гласила надпись на ней), но его голова скрывалась под огромной резиновой маской. Маской быка Фердинанда.

На морде Фердинанда расплылась широченная дебильная улыбка. Рога быка были украшены гирляндами цветов. Норман не задумался и на миг, он просто протянул руку и сорвал маску с головы подростка, попутно вырвав клок волос на макушке, ну да наплевать.

— Эй! — заорал пацан. Баз маски он выглядел лет на одиннадцать. И все же в его голосе чувствовалось больше злости, нежели страха. — А ну-ка отдай, это моя маска! Я ее выиграл! Какого черта ты…

Норман снова протянул руку, сгреб физиономию мальчишки в ладонь и с силой толкнул его. Боковая стена павильона «Путешествие по южным морям» представляла собой обыкновенный брезент, и подросток с воплем полетел спиной вперед, споткнулся, прорвал брезент и скрылся внутри павильона; остались торчать лишь его дорогие кроссовки.

— Скажешь кому-нибудь, вернусь и оторву башку, — пригрозил Норман дергающимся в брезентовой дыре кроссовкам.

И бросился назад, на ходу натягивая маску на голову. От маски воняло резиной и мокрыми от пота волосами ее прежнего владельца, но не это волновало Нормана. Его беспокоило то, что в скором времени под маской нечем будет дышать от вони мочи Герти.

Затем его сознание совершило очередной скачок, и на некоторое время он погрузился в озоновую дыру. В этот раз Норман пришел в себя на стоянке в конце Пресс-стрит; он ковылял, прижимая руку к правой стороне груди, каждый вдох сопровождался адской болью. Как он и предполагал, смрад внутри маски оказался нестерпимым, и он содрал ее, обрадованно хватая ртом прохладный воздух, от которого не воняло ни мочой, ни вагиной. Норман посмотрел на зажатую в руке маску и вздрогнул — его потрясло нечто, таящееся в идиотской вкрадчивой ухмылке Фердинанда. Бык с кольцом в носу и цветочным венком на рогах. С ухмылкой существа, у которого что-то похитили, — существа настолько глупого, что оно даже не подозревает о пропаже. У Нормана возникло импульсивное желание зашвырнуть дерьмовую маску как можно дальше, но он переборол себя. Не стоит забывать о дежурном на выезде с автостоянки, и хотя тот, разумеется, запомнит водителя, проехавшего в маске быка Фердинанда, возможно, он не сразу свяжет его с тем человеком, о котором в ближайшее время его будет расспрашивать полиция. Если с помощью Фердинанда Норману удастся выиграть хоть немного времени, ее следует сохранить.